|
|
Catafalque
Иду себе на занятия. Где-то около полпятого. Закат такой, какой бывает только в конце октября и начале ноября. Никогда больше. Солнце пылает из-за дымки, и западная часть неба освещена как бы заревом пожара. И на деревьях листьев вообще нет, только немножко ещё попадается на орешниках. Жёлтые листья под ногами. С востока тихо подходит туман, поэтому дорога на Целлюлозный завод уже в мутной дымке. И такой особый запах осени. Запах опадающих листьев. Запах закатного солнца. Запах одиночества. Запах приближающейся оранжевой революции. Вспоминаются мумии и средневековая чума по "Discovery". Вспоминается заброшенный пионерлагерь в Лебедёвке и измаильские рекламы по телеку. Вспоминается мой фонетический конкурс по английскому, который я благополучно завалила, но благодаря которому прочитала "Поющих в терновнике". В общем, эта осень совсем такая, как тогда… октябрь 2005 (хотя запросто можно и 2004) г.
…Иду назад. Ну конечно, уже всё успело поменяться, за час давно стемнело. Вот и чапаю я в темноте без сопровождающего и фонарика. Конечно, сначала иду вдоль дороги. Да лучше убиться веником, чем идти в темноте по той улице, которая за мусорной свалкой… Нет, я иду вдоль Трассы (так гордо я её окрестила по сравнению с той улочкой, на которой живу я). Темнота ещё не до конца опустилась на улицы. На западе ещё догорает окровавленный закат. А над полем начинает стелиться туман. Не просто стелиться – наползать. Тихая мертвенная дымка, как будто из призрачной ткани. В ней нет опасности или ужаса, просто могильная печаль.
На улицах фонари почти не горят. Вдоль Трассы на пути моего следования всего лишь один фонарь. Ну и ещё огни в окнах. Но эти огни ничего не освещают, а словно даже подчёркивают темноту и туман, окружающие меня. Они кажутся звёздами – настолько они далёкие. А самих звёзд, конечно, вообще нет. Небо покрыто тучами.
Свет в окнах для меня недосягаем. А свет уличного фонаря освещает только Трассу и деревья по обочинам. И, так как с них опали все листья, они похожи на скелеты, внезапно выхваченные из мрака светом. Но этот мрак между ними, позади них, и скелеты тянут пальцы-фаланги к фонарю, они словно нависают над дорогой. Это Трасса Смерти.
Мне не страшно. Но я и не в восторге. Я не знаю, как назвать это чувство. Может быть, настороженность. Но только такая настороженность, какая бывает только тогда, когда идёшь по улице осенним вечером одна. Окунувшись в сумерки, уже поневоле начинаешь с подозрением коситься на всё, что движется. Окружающий мир вдруг начинает страшно смахивать на ужастик. То есть не совсем на ужастик, а на тот "Кошмар на улице Поломанных Фонарей". Собственно, мы его с таким ощущением и писали. Я такое чувство называю "могильный ужас". Как это объяснить по-человечески – ещё не придумала.
На тёмной улице я больше всего чувствую себя волком-одиночкой. Потому что очень хотелось бы, чтобы кто-нибудь был рядом. Чтобы моя рука была в его руке. Чтобы я знала, что рядом есть любимый человек, который защищает меня и согревает своим живым теплом (потому что я уже закоченела)… И тогда уже не будет ни тумана, ни настороженности, ни могильного ужаса… Но рядом никого нет. И поэтому я продолжаю красться в темноте, словно дикий зверь, периодически кидая взгляд на дорогу. Крадусь в одиночку, гордая и задубевшая.
Но вся эта психологически подавляющая обстановка – ещё цветочки по сравнению с тем, что я вижу, когда поворачиваю на свою родную улицу Пэ Морозова. На Трассе ещё чувствуется какая-то цивилизация: машины, прохожие, фонари, многоэтажки… Не мегаполис, но хотя бы заметно, что люди живут… Когда я попадаю на свою улицу, все звуки как будто бронированной дверью отрезает. У нас нет никакого шума. Вообще. Тишина давит на уши. Кажется, что она заменила воздух. Тихо как в могиле.
Теперь уже мрак и туман сгустились окончательно. Единственный и последний источник освещения – это АЗС "Лидуся". В смысле, алкоголезаправочная станция им. тёти Лиды. За ней всё теряется в мутной белёсой мгле. А перед ней – мрак. Конечно, кто ж возле мусорки освещение проводить будет… И во мраке едва различимы очертания голых акаций на развалинах сгоревшего садика. Признаю, что акации красивые, но когда с них опадают все листья, и на ветках остаются только длинные чёрные колючки, они становятся жуткими. Вот это уже настоящий кошмар…
Как всегда, мне остаётся только нырять в эту мглу. Как будто я скрываюсь в ней ото всех. Заметаю следы. А я на самом деле всего лишь иду домой после занятий по математике…
…Я пожимаю плечами – типа, а куда ж я денусь? – и растворяюсь в темноте.
